Сплав по реке Малый Анюй, часть вторая

После села Илирней Малый Анюй перестал метаться из стороны в сторону, и вобрав в себя воды крупных притоков: Тенвельвеема, Нутэскина, Илирнейвеема и Кульпольнея, тёк одним мощным потоком. Две горные системы по разные стороны реки тысячи лет наблюдают за этим бегом. С юга возвышался Анюйский хребет, который подступал к реке Чуванайскими горами. На самых дальних и высоких склонах этих гор снег светился на солнце и сливался с яркими облаками, отчего синие хребты казались накрытыми белой шалью. На северо-востоке к реке прижимался Илирнейский Кряж. Пырканай и гора Двух Цирков — гиганты этого хребта с седыми снежными макушками были мне ориентирами, и по их положению можно было понимать, что моя лодка всё-же перемещалась по реке.

Я гораздо чаще стал проплывать мимо высоких, раскрашенных тектонической краской скал, которые обрывались в толщу зелёной воды. Радостное приветствие, пущенное вдоль реки, возвращалось ко мне, отразившись от каменных берегов. Всего одна ночь, проведённая на диване, расслабила меня, поэтому грести в речной тишине, наполненной свежим солнечным светом, который, пробившись через прозрачную воду, искрами рассыпался по покатым камням на дне реки, совсем не хотелось. Развалившись в лодке, я лишь поправлял веслом движение пакрафта “Альпака” по и без того быстрой реке.

Спешить мне не надо: впереди у меня было достаточно дней, поэтому сегодня я закончил сплав в 4 часа. Рано, конечно, но я не мог проплыть мимо светлой ровной полянки, окружённой высокими ивами и тополями, с которых прохладное дыхание осени сдувало золотые листья. Приготовив дрова и чай, можно было неспешно походить вдоль берега и насладиться видом побагровевшие на закате горы в нескольких километрах от лагеря, которые, как в зеркале, отражались в озерцах старой протоки. Подлесок пестрел контрастами: стланик сдержанно оставался зелёным, а на его тёмном фоне шиповник неистово пылал жёлто-красными листьями и созревшими вяжущими плодами, которые горстями шли в чай.

Утром моя палатка и лодка на берегу были засыпаны слоем заиндевевшей  листвы, а в котелке с чаем был лёд.

Аналогов в нашем языке нет, у нас всё называется одним словом — поход. Мой американский пакрафт Alpackaraft весит всего 2,5 кг!

В этот день я снова мало грёб и уже к обеду радостно приветствовал балок, стоящий на высоком берегу реки. Раньше на этом месте была перевал-база певекских оленеводов, хотя звучит это неправдоподобно, поскольку до Певека отсюда не меньше трёхсот километров. По логике, — это отличное место для Илирнейцев. Илирнейские же оленеводы, как оказалось, кочуют южнее своего села, перевал-база у них на Большом Анюе, а место назвали соответствующе — Дачный.

Помимо отличного балка я обнаружил баню, одну стену которой порвал медведь, пару сараев, большой восьмиугольный дом в форме яранги с печкой внутри и туалет. Само место располагалось в долине ручья Волчий, которая заканчивалась крутыми склонами горы Парканай в паре десятке километров. Баня, к сожалению, находилась далеко от воды, искать дрова мне тоже было лень, поэтому я ограничился разведением костра на улице, на который поставил греться десятилитровый бак с водой. 

Как только я прикончил свой обед, послышалось гудение мотора: по реке летела большая надувная лодка, и я вышел поприветствовать пассажиров. К моему удивлению, лодка причалила к берегу и, как оказалось после знакомства, в балок приехали его хозяева. “Ну у тебя тут и бардак!”- сказали они, заходя внутрь. Я и правда не успел ничего сложить, поскольку очень хотел есть, и вытряхнул все сумки на кровать. Меня оправдывала только стопка дров, которые я успел напилить. Пришлось быстренько наводить марафет. Мужики уговорили остаться на пару дней, когда я сообщил им о своем плане отплыть завтра. Вечером, когда я запивал жареных харитончиков коньяком хеннеси, во второй раз уговаривать меня не пришлось.

Весь следующий день мы провели на реке гоняя рыбу и лосей. Лоси, к сожалению, шустро смывались в кусты, поэтому как следует разглядеть, а тем более успеть сфотографировать эту таёжную махину не получилось. Моя мечта о том, как лось стоит в реке на фоне леса и гор, с его бороды стекает вода, и он вопрошающим взглядом провожает мою лодку, так и остаётся неисполненной. Значит, быть ещё одному сплаву.

Этим же вечером небо над балком располасовало северное сияние такой красоты, которой я до сих пор никогда не видел, хотя прожил на Чукотке 25 лет. Розовые ленты пробегали через весь небосвод от горизонта до горизонта с немыслимой скоростью. Сияние перемещалось, исчезало, и в следующую секунду взрывалось совершенно в другом месте изумрудным светом, на кончиках которого переливались синие и пурпурные осколки. Всё вокруг становилось зелёным, чтобы затем погрузиться в кромешную тьму в предвкушении новой вспышки.

В мои планы во время сплава входило так же посещение заброшенного посёлка золотодобытчиков Алискерово. Сейчас там базируется только старательская артель, которая перемывает отвалы, оставшиеся некогда от масштабных разработок. От реки до поселка нужно было идти около 8 километров, поэтому за день сплава от балка на Вольчьем и пешки я не успевал добраться до нужной точки. Но меня обрадовали тем, что впереди есть ещё одна избушка на устье Кая, который впадает в Анюй в нескольких километрах от старого Алискеровского аэропорта, откуда начинается дорога в посёлок. К ней я и отправился по реке, чтобы переночевать и на следующий день идти в посёлок.

Глядя из лодки на сопку Анюйская, не удалось сдержать своё альпинистское начало. Причалив в заводи я полез на один из пупырей этого, пусть и невысокого, горного массива по пути подкрепляясь кисловатой красной смородиной. Широту, открывающуюся сверху, трудно описать и трудно представить. Дикие дебри чукотской тайги. Лес простирался от реки и на сколько хватало глаз. Пожелтевшей армией его деревья взбирались на горы, но ряды их постепенно редели, проигрывая битву, и, в конце концов, чёрные камни одерживали верх.

Горы Гуляева уже остались позади, впереди раскинулся Кекурный и Бараний хребты. В лесу подо мной, на берегу одной из проток, блестел оцинкованным железом небольшой балочек – кто-то нашёл идеальное место, чтобы скрыться ото всех. Между деревьями верещали две кедровки. Чуть выше камня, на котором я сидел, лиственница уступала место кедровому стланику, который рос на склоне сопки, образуя природные лабиринты. На соседней лиственнице, на самой макушке, дёргая хвостом, на меня ругалась чёрная белка, а я, щурясь от солнца, не мог поверить, что столько времени стоит хорошая погода.

Моя ошибка, наверное, в том, что я не остался здесь на ночь. Одному страшно вечером. Одному тяжело принимать решения, даже в таких красивых местах, когда ты видишь рядом с камнем засохшие какашки медведя. Одному тяжело таскать вещи снизу на несколько сотен метров, особенно когда ты знаешь, что впереди избушка на устье Кая, поэтому я начал спускаться к лодке. Небо обозлилось на меня за эту бесхарактерность. В течение часа долина реки и горы заполнились серыми тучами, и на меня посыпались мелкие мокрые проклятия. К вечеру сварливая женщина успокоилась.

Вокруг избушки на устье Кая оказалась много мусора: сюда уже можно добраться от Билибино на машине, поэтому ничего кроме романтичного названия от этого места не осталось. Тем не менее, я с комфортом переночевал в небольшом отапливаемом балке, а следующим утром всего через час гребли пристал к берегу, чтобы поздороваться с мужиками и спросить, зачем трактор K700 переезжал реку ниже по течению. Как оказалось, это и были старатели из Алискерово. Вездеход с людьми и грузом отправлялся на другой участок, и “кальмар” нужен был для подстраховки при переправе через Малый Анюй.  Когда они узнали, куда я собираюсь, мои вещи были погружены в прицеп, и, проводив вездеход в долгий путь, мы отправились в посёлок.

Алискерово был когда то одним из крупнейших участков Билибинского ГОК. Масштабы разработок можно представить, учитывая, что для добычи рассыпного золота на прииске использовалась драга! Сейчас этот монстр с четырёхэтажный дом, ржавеет посреди огромной зелёной лужи и нерекультивированных отвалов, которые уже поросли невысокими ивами.

Сегодня артель Сияние моет золото двумя промприборами и несколькими бульдозерами с апреля по октябрь. Работают, как часто бывает на Севере, в основном, украинцы. Я не сказал бы, что условия плохие: кормят вкусно, баня всегда топится. Рабочие живут в восстановленных домиках посёлка, в свободное время всегда могут выехать на рыбалку или собрать ягоду.

В Алискерово я надолго не задержался и уже следующим утром греб к избушке дяди Вити. В этот день я впервые за время сплава увидел медведя. Серо-коричневый пестун скакал мне навстречу по высокому правому берегу реки, останавливаясь на секунду, чтобы разглядеть меня. На спине зашевелились волосы, которых у меня там нет. Особенно я осознал свою беспомощность, когда зверь поднялся на задние лапы, и я увидел его рыжую голову размером с фитбол в спортзале. Никакой это не пестун, понял я. Глядя на эту махину из шерсти и жира понимаешь, что ему наплевать на холодную воду, глубину и течение, поэтому рука потянулась к фальшфейеру и ракетницам, но они, к счастью, не понадобились. Медведь, как и полагается животным, удалился в кусты.

За полкилометра до места предполагаемой высадки раздался звук мотора, и я начал уходить вправо от приближающейся моторки: встречные суда расходятся левыми бортами, но лодка тоже начала отворачивать в мою сторону и упорно шла на меня, как бы я не отгребал. Стало страшно во второй раз за день: мало ли, какую белку словил пьяный матрос. К счастью, вскоре мотор заглох, и, когда течение поравняло нас, капитан поприветствовал меня словами: “Привет туристам, ты с Купола сплавляешься? Там на берегу тент-хуент, от него идёт тропинка к избе. Можешь остановиться у меня, я приеду через час”.

-А вас Виктор зовут?

-Да, — сказал Виктор и ушёл по своим делам вверх по течению.

Виктор рассказал, где остановиться, но забыл предупредить о том, что в лесу бегают Сырник и Дина, видимо день у меня такой. Третий испуг застал меня, когда ничего не подозревая, я радостно нёс свои гермы к избушке, напевая песни счастья, а собаки неожиданно зашуршали кустами и выскочили сзади. Этот момент был самым запоминающимся за сегодня. “Аааа нельзя же так!” — заорал я со страха на Сырника, в ту же секунду понимая, что это не волки. Лайка тоже радовалась встречи виляя своим закрученным хвостом.

Виктор приехал чуть позже, и мы пожарили рыбу, которую он наловил. «Наша главная проблема в том, что мы постоянно спешим, — сказал он, зажигая керосиновые лампы. — В Билибино делать нечего, оставайся на завтра. Утром поедем на рыбалку, потом соберём ягоды, вечером уха будет». Добраться до города очень хотелось, но после вкуснейшей самодельной брусничной настойки, которую Виктор налил мне к рыбе, мысль эта быстро улетучилась. А вот послевкусие вечера, проведённого в домике посреди таёжного леса с миллиардами звёзд и полосой северного сияния над головой, останется навсегда.

Утром мы проверили сети, которые Виктор поставил накануне. Пойманная рыба: с золотыми разводами налим,  остроносый сиг-валёк, и завсегдатай стола — хариус, будет кормить всю зиму, поэтому Виктор и приехал в домик на 10 дней для засолки рыбы, сбора ягоды, охоты и, в общем-то, отдыха. Ягоды, к слову, вокруг столько, что даже я умудрился собрать три литра всего за каких-то пару часов. Ещё столько же я пропылесосил ртом. Билибинцы собирают за день по 150 литров крупной спелой брусники по вкусу напоминающей даже терпкую вишню, а не ту кислятину, что растёт вокруг Анадыря.

Уезжать не хотелось, но до самолёта оставалось всего два дня, поэтому утром 13 сентября я всё же отчалил. Плыть оставалось около сорока километров, и внутренне я начал ощущать конец путешествия. Собаки тоже не хотели прощаться со мной, а бежали вдоль реки и даже перебрались на соседний берег, ко мне поближе. Скала, которая обрывалась в воду, перегородила им путь, и я снова остался один.

Меня многие спрашивают, не скучно мне одному, не страшно-ли так путешествовать в диких местах. Если честно, страха нет. Когда идиотские мысли про зверьё начинают лезть в голову и от них не получается отвертеться, я выпиваю таблетку снотворного и нормально засыпаю. Но такие мысли приходят нечасто (=

Волки и росомахи животные скрытные настолько, что увидеть их практически невозможно. Эти животные не зря названы санитарами. Они нападают на раненных и ослабленных особей, растрачивать свою энергию на сильных животных им жизненно не выгодно. Вряд ли они станут нападать на путешественника. Покажите мне волка, и я его сфотографирую.

Другое дело — мишки. За всё время путешествий по Чукотке я видел их раз 5, хотя на помёт натыкаюсь постоянно. Встречи были издалека, кроме одной, они меня или не замечали, либо же спешили скрыться. Животное остаётся животным, и инстинкт им подсказывает, что с человеком лучше расходиться.

Я представляю, что у некоторых найдётся миллион историй про медведей, мне про них знать незачем. Ружьё я не ношу, потому что не верю, что медведя можно завалить, не потренировавшись перед этим на десятке-другом привязанных особях. Звучит мерзко. Более того, я верю в то, что висящее на спине ружьё само провоцирует человека к неадекватным поступкам в случае встречи с медведем, да и вообще волею судьбы сводит их дороги. Я постоянно слышу от путешественников с ружьями, что они видят десятки медведей по пути, которые ведут себя агрессивно, преследуют путешественников, и тому подобное. Про мои встречи вы уже знаете.

Конечно же, у меня с собой есть петарды, фальшфейеры или ракетницы. В пластиковой поллитровой  бутылке я вожу бензин и тряпку на палке. Использовать этот факел мне ни разу не доводилось, и, я надеюсь, никогда не придётся.

Мои одиночные путешествия вызваны несколькими причинами. Основная из них, в том, что у нас на Чукотке и ходить-то не с кем. А с кем есть, с теми очень сложно совпасть по времени. Не сидеть же из-за этого дома. Мой график работы позволяет уходить в путешествия каждые 5 недель. У других такого счастья, к сожалению, нет.

С другой стороны, в одиночном путешествии ты не привязан ни к чему. Вы прочитали, сколько у меня было незапланированных остановок. Согласились бы на них мои напарники — неизвестно. Такие вопросы надо обговаривать заранее, у каждого в походе свои интересы, у меня, прежде всего, это отдых и фотография.

Одиночество я испытываю из-за другого. Из-за того, что не могу поделиться ощущениями, которые наполняют меня в походе. У меня есть фотоаппарат, но только я один знаю, как пахнет фотография, только я слышу, как фотография журчит речкой на перекате, или дышит на меня холодным ветром с гор, изображённых на ней. Фотография костра не наполнит ваш офис запахом жарко горящей лиственницы, не отзовётся в мышцах усталостью и теплом после колки дров.

Я понимаю, что всё, что вы видите сейчас, вы пролистнёте, подобные фото можете посмотреть и на других сайтах. А безумные вещи, которые я вижу и чувствую в путешествиях, остаются во мне. Чувства, которые я хотел бы разделить с любимыми, и которые криком вырываются наружу на вершине какой-нибудь сопки,  копятся внутри. И гребу я переполненный этими чувствами к своей конечной цели — селу Кепервеем, где расположен билибинский аэропорт.

Гребу мимо Красных Скал, между которыми шумит горный ручей. Гребу мимо небольшой рощи с берёзами, удивительного пятачка из тонких белых деревьев, непонятно каким образом взявшегося именно здесь: берёза растёт южнее, и за всё время сплава я встречал только карликовую берёзку, которая стелется по тундре под ногами.

Гребу изо всех сил, продвигая свою плоскодонную лодку в стоячей воде, потому что горы отступили и Малый Анюй снова начинает разделяться на протоки, уютные узкие лабиринты с забором из деревьев и глубокими, но неподвижными заводями. Я несколько раз терял основное русло и о том, что заплыл не туда, понимал чуть позже, когда левое плечо начинало ныть от гребли.

Деревья становятся выше, а Кепервеем с каждым поворотом реки всё ближе. Погружённый в свои мысли о походе, я чуть было не проплыл его. Встреченная мной женщина, которая рыбачила на берегу, на вопрос, а где Кепервеем ответила: «А вот же он!» Отчаянный рывок обратно вверх по течению на пол сотни метров, я высаживаюсь на берег и, оглядевшись, понимаю, что да, приплыл, а мошкара радуется свежему мясу.