На лыжах по Чукотке

«Женя, ты идёшь не туда!» — кричу я изо всех сил своему напарнику, который вырвался вперёд, но он меня не слышит. Вокруг всё абсолютно белое, словно нас поместили в центр матового шара, а глазу совсем не за что зацепиться, чтобы скорректировать маршрут. У Жени джипиэска, но он, почему-то, неверно определил направление и идёт вверх. У меня в руках компас и бумажная карта, по которой видно, что нам надо вниз по ручью на север, а не на запад, куда сейчас уходит мой друг. Наконец, он меня слышит, останавливается и вертит устройство в руках, пока я не догоняю его. Небольшая перепалка об ориентировании на местности, сверяем наши средства навигации, и он отдаёт дальнейшее руководство движением мне.

Сегодня идёт 13-й день нашей лыжной экспедиции по Чукотке по маршруту село Усть-Белая — озеро Эльгыгытгын — озеро Тытыль. Удивительно, но именно в этом путешествии я встретил такое разнообразие состояний чукотской природы, хотя брожу по Чукотке уже 10-й год.

Мы начали движение 20 мая при температуре 22 градуса ниже нуля в бесконечной и плоской тундре, где горы виднелись только на горизонте, а справа от нас, на удалении нескольких километров, тянулась чёрная полоска пойменного леса реки Белая. Иногда только благодаря ей можно было понять, где кончается белая тундра и начинается небо такого же цвета.

Прогноз погоды, подсмотренный в интернете перед выходом, начал сбываться и весь второй день мы провели в палатке, видя, как трепещется её тонкий тент на сильном ветру. Снаружи бушевала низовая метель: небо было голубое, но по лицу неприятной колючей крупой хлестал ветер.

Лёха заявил, что если будет так же физически тяжело, как и в первый день пути, то дальше Мухоморной он не пойдёт, а вернётся обратно в Усть-Белую. Мы его убедили, что организм постепенно втянется и не стоит переживать по этому поводу, поскольку у него нормальная физическая форма. Я же в течении всей предыдущей вахты готовился к этому путешествию: таскал вечерами за собой покрышку от автомобиля, и сейчас радовался, что моему организму не надо резко перестраиваться с одного образа жизни на другой.

Голова ещё свежа для впечатлений и начинает отмечать любые первые явления. Вот первая сопка с первым перевалом, стоящая почти посередине участка от Усть-Белой до Мухоморной. И название у сопки странное — гора Чуванская, ведь одноимённое село отсюда аж за 300 километров.

Сопка вся испещрена оленьими следами — видимо гнали стадо к селу. Мы обедаем на перевале, а потом долго катимся вниз с горки, и я понимаю, что из сноубордиста перерастаю в лыжника.

Первый лес встречается нам на реке Ирвывеем. Присутствие деревьев начинает ощущаться ещё за пару километров до него, когда в замёрзший нос, который привык к вдыхаемому безвкусному холоду, неожиданно врывается тёплый и сладковатый запах тополя, растущего по берегам реки. Тонкий след тут же исчезает, словно играется, и ты снова ловишь его жадно втягивая воздух полной грудью, поворачивая голову и раздувая ноздри совсем как животное.

Для нас пойма реки — это не только костёр, но и возможность вдоволь напиться. Для растопки снега требуется очень много времени и газа, к тому же топлёный снег совсем не утоляет жажду. Поэтому мы радостно колотим голубой лёд взятым для этого случая небольшим топориком.

К концу третьего дня подбираемся, наконец, к восточным склонам гор Южный Вапанай (вапай по-чукотски — мухомор), перевалив которые, мы захлопнем ворота для отступления назад. Тяжёлый и нудный перевал с подходом к нему по бесснежной тундре со встречным ветром, ждёт нас завтра, а сейчас встаём ночевать на озере, которое всю ночь то убаюкивает нас треском толстого льда, то особо громким уханьем спрашивает, не спим ли мы.

Спустя четыре дня, пройдя на лыжах первые 104 километра, поздно вечером мы добрались до гидрометеостанции Эньмувеем, находящейся на месте бывшего села Мухоморное. Владимир Нескрябин, с которым я встречался здесь в 2000-м году во время сплава от озера Эльгыгытгын, до сих пор работает на метеостанции. Но по его словам, это был заключительный год и в июне он должен покинуть Чукотку.

У меня в голове, правда, не укладывается, как можно просто так взять и уехать после стольких лет, проведённых в условиях, которые совершенно отличаются от материковских. Ведь Чукотка, и метеостанция Эньмувеем, это особенное место. Тут другая природа, другие ощущения, да и распорядок тоже другой. 29 лет реальной жизни вдруг оказываются каким-то сном, в который ты не можешь вернуться, если тебе вдруг захотелось. Ты уезжаешь, а он навсегда остался где-то возле Полярного круга, в глубоких протоках Энмываама, скованных голубым льдом.

Возможно, со временем этот сон просто растворяется в другом пространстве и ритме, так же, как постепенно стихает за стройными полярными ивами рокот дэски, когда ты удаляешься от родной метеостанции.

Мы вышли к реке Энмываам, и нас окружил настоящий лес, между тонких деревьев которого летали сороки, и несколько раз раздавался стук дятлов, которых на Чукотке практически не встретишь. И если первые сто километров можно было спокойно снять лыжи и идти пешком по твёрдому насту, то сейчас, даже в лыжах, мы проваливались в глубокий пушистый снег.

На 130-м километре нашего маршрута мы перешли границу Северного Полярного Круга. Обилием снега этот участок не мог похвастаться, поэтому весь день мы медленно шли по кочкЕ с травой или твёрдым застругам. Проходили часы, а гора Юрумка всё также оставалась справа, словно смеялась над нашей скоростью, поэтому появление перевал базы Серная, до которой по нашим сведениям мы должны были ещё идти и идти, стало неожиданным приятным сюрпризом для нас.

Удивительно, как удалось сохранить в тундре в таком замечательном состоянии хозяйство и уют перевал-базы, а не разбазарить его в лихом порыве чиновничьей вседозволенности. Вот что значит настоящий хозяйственник во главе совхоза.

На Серной в течение получаса, пока мы уминали огромные порции домашней еды, я выпил 8 стаканов чая! Представьте моё обезвоживание за этот день. В пути снега не натопишься, а кружки чая между переходами, явно не хватает.

После ужина мы натаскали воду и приняли настоящую баню, которая уже была натоплена к нашему приходу: с Мухоморной предупредили о том, что на Серную идут туристы.

Нехотя вышли с уютной базы на следующий день только после обеда, и на первый перевал ползли аж три часа: заструги и проталины без снега очень сильно замедляли движение, варёная оленина и кровати расслабили наши ноги.

Все следующие дни мы двигались одинаково: сначала медленно вверх на перевал, а потом вниз с него. Мелодия этих дней состояла из названий рек, которые мы проходили от устьев до истока и наоборот: Ванакваам, Вускынэйвээм, Эмунгыретвээм. Весна в этих краях уже началась, часто приходилось тащить волокуши по проталинам, траве или кустам, лавировать в снежных перемычках, лишь бы не шлёпать лыжами по траве, от которой лыжи намокали, и к ним начинал приставать снег. Медленное и выматывающее продвижение было наполнено терпким запахом просыпающейся тундры: смесью багульника, ягод, полярной берёзки и прошлогодней травы.

К обеду снег таял от солнечной радиации, даже если небо было затянуто облаками. Мы устраивали 3-х или даже 4-х часовую сиесту, предпочитая идти вечером, когда температура опускалась ниже, и снег переставал налипать к лыжам килограммовыми слоями.

В узкой долине реки Мэрэваам, на третий день после того, как мы покинули перевал-базу, впервые встретили следы медведя, что было совсем не кстати, поскольку река петляла от одного обрыва к другому, за которым уже ничего не было видно. Женя устал смотреть на косолапые следы и расчехлил ружьё. Я шёл за ним, два ствола на его волокушах смотрели на меня, и я определённо испытывал некий дискомфорт, хотя ружьё было не заряжено.

Во второй половине дня путь нам преградила лавина, сошедшая со склонов ранее. До этого лавин я не видел, а тут, глядя на кубовые кирпичи смёрзшегося в бетон снега, реально осознал, что шансов на спасение нет, попади ты в эту мешанину. Река как будто оправдывала своё название — злая.

Достигнув устья, Мэрэваам разбросал по сторонам сопки, сжимающие его всё это время, и раскинулся вширь голубой наледью. Температура уже давно упала ниже нуля, на часах было 10 вечера. На фоне закатного неба перед нами темнела стена из сопок, вдоль которой бежал Энмываам, а тишину вокруг нарушал постоянный треск льда, по которому мы, замёрзшие и уставшие после 35 километров волокушинга, двигались сейчас скорым шагом к месту слияния рек. Радостно попривествовав уже знакомую речку, с которой разминулись несколько дней назад, мы сняли лыжи и поставили, наконец, палатку на небольшом трявяном островке.

Следующий день перенёс нас в лето, и до обеда мы позволили себе отдохнуть, прогуливаясь и отогревая косточки после вчерашнего холода. Склон близлежащей сопки был свободен от снега и прогрет солнцем, которое светило с самого утра. Весело щебетали невидимые чукотские пташки, и впервые в этом году своим пронзительным тири-ти-ти нас приветствовал еврашка.

С вершины сопки открывался вид на голубой Энмываам, и мы понимали, что оставшуюся половину дня придётся «плыть». По льду реки текла вода, вырвавшаяся на её поверхность через трещины. Иногда тонкая корочка свежего льда только проседала под нами, заставляя про себя повторять авось пронесёт, но иногда глубина оказывалась чуть больше и приходилось, ломая лёд, пробираться через водянистую кашу к сухому участку реки. Парни были в сапогах, а я мокрый.

Казалось бы мы шли по ровному участку, и волокуши практически сами катились за нами , но после 17 километров перехода по Энмывааму мы ощущали себя такими же вымотанными, как и после дня, проведённого в тундре: весь день пришлось держать себя в напряжении на скользком льду, чтобы не упасть. Не смотря на это, пару раз каждый, всё-таки, станцевал и закончил выступление обниманием со льдом.

Зато вечером мы снова смогли расслабиться на растаявшей тундре, к тому же возле костра, поскольку наткнулись на стоянку оленеводов, с запасом выбеленных временем дров.

Нет ничего тоскливее, чем ходьба в пасмурную погоду по прямым долинам, окружённых невысокими горами, как долина реки Эмунгеретвеем, лежавшая перед нами на 12-й день нашего путешествия. Не было поворотов, за которыми картинка хоть как-то менялась, и всё что можно было сделать, это приметить какую-нибудь чёрно-белую сопку вдалеке, и смотреть, как она медленно вырастает, поравнявшись с тобой, а затем так же медленно уменьшится позади, передав эстафету следующему ориентиру.

Время в таких долинах размазывается, как вечерний плавленный сыр по сухарю, и только плеер с музыкой спасает мозг. Парни, вдобавок, мучались на участках с застругами: их короткие волокуши переворачивались из-за высокого центра тяжести. У меня с волокушами другая проблема: они врезались своим невысоким носом и застревали в особо крупных застывших волнах твёрдого снега, дёргая меня за стропы.

Под вечер долина пройдена и мы движемся вверх на водораздел, обходя сопку Круглая, оставляя на белом снегу цветные фантики от конфет — топлива для наших уставших мышц, которое, по ощущениям, сгорает очень быстро. Вокруг всё усыпано белым снегом, весна как-будто отступила, а сам снег сливается с небом.

Вот он, наконец! Очередной безымянный перевал, но для нас особо радостный — последний перед озером! Осознание того, что до озера осталось всего 30 километров придаёт нам сил на небольшой переход в конце утомительного дня. Через час мы выходим в долину реки Вускынэйвеем, где встаём лагерем на небольшом пятачке каменистой тундры с редкими жёлтыми травинками.

Правило, что не следует ночевать на перевалах, подтверждается следующим утром. Всё вокруг окутано каким-то светящимся туманом. На расстоянии 20 метров теряются всякие ориентиры и мы идём по компасу. Помогают выдерживать направление высокие берега ручья Вускиныйвеем, очертания которых можно придерживаться, когда туман немного рассеивается. Если не корректировать направление по компасу, то уже через 200-300 метров начинаешь отклоняться от курса и забирать на восток, хотя кажется, что идёшь правильно.

К обеду понимаем, что нет смысла растягивать переход на пару суток. Вторую половину дня идём прямо по руслу Эльгыгытгына, на которую мы снова вышли. Снег на ней ровный, не то что кочкарная, и порой бесснежная тундра рядом, и даже не смотря на петляния реки, сил, в итоге, расходуется меньше.

Энмываам — единственная река, которая разрывает кольцо гор, окружающих озеро и бежит на юг по широкой долине. Сейчас мы идём к её истоку, который медленно, но всё же приближается. Позади нас остались заснеженные горы, и не верится, что мы прошли их: настолько они кажутся высокими с этого расстояния.

Встречаем небольшое стадо диких оленей, которое подпускает нас метров на триста, а потом срывается и стремительно исчезает за ближайшей сопкой. Если бы мы так резво бегали, тогда бы тёмная чёрточка, которая наконец появилась, на горизонте, не казалась сейчас такой недоступной. Я и Женя знаем, что это тот самый дом на озере.

На часах уже 7 вечера, а идти предстоит ещё пару часов. Я устал, хочется сесть на волокушу и не двигаться, но на душе спокойно: я понимаю, дом теперь уже никуда не денется.

Шаг за шагом, он постепенно вырастает из белого снега, притягивая нас своим видом, и мы ускоряемся ему навстречу, забыв об усталости. Только когда до него остаётся небольшое расстояние мы замедляем наше движение, чтобы не врываться вот так резко в его уединение, и просмаковать последние метры до нашей цели, которая две недели назад была на расстоянии 298 километров, а сейчас — в это нереально поверить — до неё можно дотронуться рукой!

В течение этого длинного путешествия мы регулярно приветствовали речки, встречающиеся на нашем пути, а теперь впервые скажем фразу, которая ещё пока не звучала из наших уст в морозном воздухе Чукотки: «Здравствуй, Озеро!»